ЗА-ПОСЛЕ-ВРЕМЕНИ

МАНИФЕСТ МЕТА-ПОСТ-МОДЕРНИЗМА

Время напоминает раковину с плотно сжатыми створками и давно 
умершим моллюском внутри. Если просунуть в щелочку нож и раздвинуть 
таинственную щель, в глубине не окажется ничего, кроме сухой белой трухи 
да пары ломких слюдяных сопелек, некогда вязкой блестящей слизью 
окутывавших беззащитное тельце обитателя  перламутровой пещеры.

Мета-пост-модернизм. Длинное, как жемчужная нить, слово. За-
после-нового. То, что наступает вслед за удивленным восхищением новой 
игрушкой. По ту сторону новизны. И старости, если хотите. То, для сего 
новизна и старость не имеют значения. «Мы пили эту воду и никогда не 
станем старше».

Мы шли по этим холмам, мы спускались к этим 
озерам, мы слушали этот ветер в проволочном ковыле. Мы никогда 
не станем старше. Потому что время для нас – только пустая раковина с 
трухой. 
Ощущение времени, застывшего в одной точке – времени как его 
отсутствия – одна из главных черт мета-пост-модернизма. Или «джоизма» – 
кому как нравится. 

                                                        * * * 
«Джоизм» – от английского слова «joke» – шутка. Шутка, насмешка, 
игра имеют для мета-пост-модерна основополагающее значение. Мир и все в 
нем происходящее воспринимаются как заведомая игра. При чем играют все – 
и высшие силы, и низшие. 

Пусть боги бросают кости, но и у костей есть своя партия. Если 
играют они, то почему бы не поиграть и нам? Т.е. тем, кем в сущности играют. 
Шахматные фигурки на доске, карты на зеленом сукне ведут бесконечную 
партию сами с собой и сами в себя.

Мы играем в себя, в себя настоящих. Среди скандинавских рун есть 
знак: «TEIWAZ» – стрелка острием вверх -- руна Воина Духа. Ее рисовали  на 
щитах перед битвой, чтоб сосредоточиться на будущем сражении, на новой 
игре со смертью. Единственный бой, который вечно ведет воин духа – это бой 
с самим собой за право реализовать свои силы, таланты, предназначение…

Каждый из нас от рождения уже является тем, чем хочет стать. Но 
толстые стенки повседневности давят на человека с невероятной силой -- 
пресекается то одна, то другая возможность самореализации. И мы играем, 
чтобы стать, или остаться самими собой. 

Мета-пост-модернисты, уже являясь писателями, философами, 
публицистами по праву рождения и таланта, играют в писателей, философов, 
публицистов. А заодно в путешественников, эзотериков, ученых. Как только 
какое-либо из этих занятий становится по-настоящему серьезным, они 
утрачивают к нему интерес, ибо оно приобретает мучительную твердость 
повседневного бытия.


                                                        * * *
Мета-пост-модернизм отвергает деление на массовую литературу и 
книги для эстетов. Работа с подсознанием обусловливает  всю тщетность 
подобного расслоения. Если писатель апеллирует к «рацио», то, возможен 
отсев интеллектуальной элиты от быдла. Если же автор старается затрагивать 
область коллективного бессознательного и те первичные мысле-образы, 
которые там заложены, то ему приходится признать, что сумма архетипов 
едина для всех людей вне зависимости от национальной, культурной, 
религиозной принадлежности, образования и исторического времени, в 
котором они живут. В этом смысле, все люди братья.  Академик и слесарь, 
студент престижного вуза и дикарь-кроманьонец, только что вышедший из 
своей пещеры – здесь совершенно равны.
 
Образовательный ценз не срабатывает, поскольку полученные 
знания остаются  на уровне рационального мышления. Иными словами, 
просвещение действует на сознание, в отличие от посвящения, 
которое касается, главным образом, подсознания.   Как писали Стругацкие: «В 
моей голове всплыли первобытные страхи, на время подавленные высшим 
образованием». В этом смысле слесарь может оказаться восприимчивее 
академика, т. к. у последнего первичные архетипы забиты спудом 
рациональных познаний и не так легко, как у необразованного человека, 
прорываются наружу.
 
Именно из подобного взгляда вытекает неприятие мета-пост-
модернистами всяческой элитарности, а также насмешки над ВПЗРовщиной.
 
Если писатель ставит своей целью передать читателю какое-то 
послание, разбудив те или иные мысле-образы в его голове, то ему приходится 
создавать многослойное произведение, которое одновременно было бы 
интересно людям самого разного интеллектуального уровня. Идея состоит в 
том, чтоб заставить читателя, не отрываясь, следить за текстом, посредством 
закрученного приключенческого, детективного или любовного сюжета. 
Одновременно автор, используя образы героев, сюжетные ходы, значимые 
словосочетания и даже звукосочетания в именах и названиях мест, осторожно 
дотрагивается до тех архетипов, которые позволяют читателю догадаться о 
скрытом смысле текста. Ибо текст умнее своего создателя.      

                                                   * * *
Наш метод имеет шесть отличительных черт:

                                                  * * *
1. СОЗДАНИЕ ИНОЙ РЕАЛЬНОСТИ

Первой и основополагающей чертой данного направления является 
создание иной реальности вокруг автора и его произведения. 
Для художника важно быть правильно понятым, а для текста – 
правильно проинтерпретированным. Это возможно лишь в рамках 
определенной культурной традиции, с которой читатель и критик хорошо 
знаком. А что если такой традиции нет? Или нет в сконцентрированном виде?

Оглядываясь вокруг, писатель не находит ни рецензий, ни книг, 
которые выражали бы близкие ему воззрения, и, отталкиваясь от которых, 
читатель смог бы подойти к расшифровке тайного ключа произведения. Тогда 
автор сталкивается с необходимостью создать особую культурную среду, 
подготавливающую для восприятия его текстов. Для этого существует 
несколько методов. Важнейшие из них – персонифицированный псевдоним 
и псевдотекст . 

                                                       *
Для мета-пост-модерниста характерна персонификация своего 
псевдонима.  На обыденном уровне сокрытие своего реального имени 
объясняется чисто прагматическими интересами автора. В повседневной 
жизни он уже создал себе социальную нишу, и его настоящее имя более или 
менее известно в каком-то определенном кругу  -- «касте» с достаточно 
развитым корпоративным сознанием и болезненной реакцией вышестоящих 
чинов на любую «побочную» деятельность, тем более на писательство. 

Таким образом, наш автор является писателем лишь виртуально, что 
на идейном уровне порождает искушение вообще абстрагироваться от 
собственной личности и довести псевдонимизаию до логического конца. Т.е. 
до создания совершенно новой, отдельной от автора личности со своей 
биографией, вкусами, привычками, убеждениями (часто прямо 
противоположными авторским), кругом виртуальных друзей и виртуального 
же чтения.

Сверхидея состоит в том, чтоб писать книги, не просто прикрываясь 
чужой фамилией, а с точки зрения другой личности. Создать фантом, вжиться 
в его кожу и заставить творить.

Другой метод создания иной реальности – это псевдотекст 
или концептр. Она используется для введения читателя в круг важных 
для автора идей и для разъяснения «главной мысли» прямым текстом. 

Обычно псевдотекстом становится какая-либо книга или цикл 
рассказов, которые лень писать, поскольку идея продумана уже в деталях и 
никакого удовольствия от творчества автор не получит. На эту 
несуществующую книгу пишется рецензия с серьезным разбором фабулы, 
сюжета, образов герое и основных художественных достоинств.
Это литературный жанр, отвечающий потребностям  «сжатой» 
стилистики, где идея превалирует над красотами языка. Посредством 
концептра – сжатого, как бы убыстренного изложения сюжета найден выход 
из тупика, который  обозначен фразой: «Мой компьютер забит сюжетами», а 
писать некогда, добавим мы. 

                                                               

                                                           * * *
2. ГЛОБАЛЬНАЯ ИРОНИЯ

Второй отличительной чертой мета-пост-модернизма можно назвать 
глобальную иронию.  Ее сущность и форма нуждаются в пояснении, 
поскольку сам подход к смешной стороне реальности у мета-пост-
модернистов отличается от смеховой культуры их предшественников. Он 
зиждется на грустном понимании, происходящего вокруг нас мета 
исторического действа. 

Трагедия конца. Чувство разрушающегося на глазах привычного мира. 
Но, как известно, последний акт пьесы может состоять из 40 действий и 
бесчисленного количества сцен. Никто не знает, когда… и вьет гнезда на 
горящем дереве.

Острое ощущение того, что мы возводим прочные здания своего 
благополучия на уже осыпающемся песке – ключ к иронии мета-пост-
модернистов. Их описание жизни довольно точно выразила фраза: «Уснувшие 
в Армагеддоне». 

Вынужденная жизнь внутри «Мистерии Финала» не означает ни 
незнания, о то, где именно мы живем, ни отказа от жизни, как у старообрядцев 
XVII в. – всем лечь в гроб и ждать конца света.

Не ложиться и не ждать, плодить детей и писать книги, но понимать, 
где ты находишься. И именно благодаря этому пониманию не относиться к 
своей жизни и жизни вокруг себя чересчур серьезно – ведь она разъезжается 
под пальцами, как гнилое полотно, а в прорехи уже выглядывает лик Зверя. 

Два православных высказывания легли в основу именно такого 
мироощущения. Слова о.Серафима Роуза: «Сейчас гораздо позже, чем вы 
думаете» – и походя брошенная, кажется, протоиереем Александром 
Шмеманом (впрочем, не помним точно), фраза: «Православный человек 
должен относиться к миру иронически».
 
Именно потому, что «сейчас гораздо позже», чем кажется, мета-пост-
модернисты относятся к окружающей их реальности иронически. Это грустная 
ирония. Ирония конца. Она похожа на сдержанную полуулыбку Архангела, 
только что опустившего трубу. Лепнина мира начала крошиться под ударами 
извне.

Ирония мета-пост-модернистов глубоко сакральна. Вид гибели 
вселяет уныние, а уныние – тяжкий грех. Бог создал мир прекрасным, но отдал 
его во власть Князя мира сего – нам во испытание. Страшная реальность, 
преображенная усилиями последнего, никак не может вызывать благоговейной 
серьезности, ведь в конце концов, никто так жестоко не смеялся над ней, как 
сам Бог, воскреснув и «смертию смерть поправ». Насмешка над такой 
реальностью есть не что иное как смех над дьяволом: «Не обольщайтесь, Бог 
поругаем не бывает». 

                                                          * * *
3. ДОБРОВОЛЬНАЯ СЛЕПОТА, ИЛИ 

 ОСОБОЕ ОТНОШЕНИЕ К СТРАШНОМУ

Как вы уже догадались, мета-пост-модернисты не пишут 
реалистических произведений. Дело не в том, что они не в ладах с 
реальностью. Они-то с ней как раз в ладах! Просто то, что на протяжении 
последних 200 лет принято называть «реальностью», делая вид, что за 
рамками доступного глазу ничего нет, реальностью, на наш взгляд, не 
является. 

Что сегодня считать реалистическим произведением: книгу с 
чертями или без чертей? Не стоит думать, будто тексты мета-пост-
модернистов набиты ведьмами, магами, духами и волшебными палочками. 
Наоборот, по настоящему фэнтезийного в них крайне мало. Речь идет просто 
об остром ощущении иного мира, находящегося в прямом соприкосновении с 
героями и постоянно влияющего на их действия. 

Соприкасаясь с иной реальностью, персонажи мета-пост-
модернистов неизбежно узнают кусочек правды о настоящем устройстве 
мира. Эта правда подчас настолько ужасна, что знание ее нестерпимо для 
человека. Жить с подобным знанием нельзя. Умереть – еще страшнее.

В отличие от литературы ужасов предшествующей эпохи, мета-
пост-модерн вплотную подошел к пониманию разумности тех невидимых 
стен, которыми обычная человеческая жизнь защищена от вторжения 
правды об устройстве мира. 

Потерянная слепота после ужасного прозрения воспринимается 
героями часто как желанная перспектива снова все забыть, а автором – как 
единственная возможность оставить своих персонажей в живых. 

                                                         * * *

4. ВСЕ НЕ ТЕ, КЕМ КАЖУТСЯ НА ПЕРВЫЙ 
ВЗГЛЯД

Соприкосновение с реальной картиной мира для героев мета-пост-
модерна это обычно столкновение (часто неприятное) со своей истинной 
сущностью и сущностью других людей.  На поверку все оказываются не 
теми, кем представлялись сначала.

Да и кто сейчас тот, кем кажется? Мы живем в мир оборотней, как и 
положено «адожителям». И ничего – живем. Но ничто не мешает нам вбивать 
в голову читателей одну истину – человек всегда шире (глубже, больше…) 
своей «кажимости». 
И благо ему будет. 
В этом смысле – мы самое человеколюбивое литературное 
движение из всех что когда-нибудь были. (Или будут).

                                                        * * *

5. СМЕШЕНИЕ  ЖАНРОВ

Стремление к смешению жанров, а вернее к смещению жанровых 
рамок в мета-пост-модерне может проявляться от очень робкого включения 
элементов чуждого стиля в основную ткань повествования до полной 
переадресовки заведомо не тому читателю, который привык потреблять какой-
то определенный вид литературы.

Перекодировка жанра в нечто ему прямо противоположное – один 
из ключей от двери в «перевернутый» мир. Но поскольку наш «реальный» мир 
сам перевернут, то, пройдя сквозь данную дверь, можно попасть как раз туда, 
куда надо. Снова встать с головы на ноги. Целью «игры» с жанрами для мета-
пост-модернистов является показ смещенной, неверной, зыбкой реальности, в 
которую мы вплываем все глубже  и глубже, где все может стать всем и нет 
ничего по-настоящему твердого.

Детектив может быть опрокинут в прошлое или вынесен на борт 
космической станции. Сугубо трагические события описаны с аморальной 
ироничностью. В романе, заявленном как психологический все персонажи 
вытесаны из куска бревна, показаны абсолютно дубовыми, с целью 
подчеркнуть плоскостность современного мира и населяющих его людей-
автоматов. А в боевике неожиданно проявляется тончайшая психологическая 
прорисовка персонажей. 


                                                            * * *

6. ОТКАЗ ОТ МЕССИАНСТВА                   
                    
Пожалуй, наиболее важной  чертой мета-пост-модернизма как 
мироощущения является сознательный отказ от мессианства. Как личного, т. 
е. представления писателя об исключительной важности своей роли в 
искусстве. Так и литературного мессианства вообще, т.е. признанием за 
писательством как родом деятельности важнейшей, чуть ли не священной 
общественной функции.

Мета-пост-модернистм глубоко противна любая попытка «учить и 
направлять» читателей, "проповедовать среди народов" и направлять 
человечество. Их всерьез отталкивают попытки узкого слоя – интеллигенции, 
элиты – вырабатывать некий «общественный идеал». Элитарность, заявление 
исключительных прав на «раздачу наград  по ведомству духа» 
воспринимается мета-пост-модернистами крайне враждебно. 

Подобное отношение продиктовано религиозными воззрениями. 
Все, что можно было сказать человечеству нового и по-настоящему ценного, 
все, чему можно было научить в духовной сфере, было сказано 2 тысячи лет 
назад, а очень многое и еще раньше. Остальное – интерпретация. Более или 
менее удачная. У кого как получается. А значит – ведите себя скромнее и 
воздерживайтесь о чрезмерных представлений о собственной значимости.

Мета-пост-модернистов весьма радует знаменитое высказывание 
халифа Омара, приказавшего сжечь александрийскую библиотеку: «Если в 
этих книгах то же самое, что в Коране, то зачем они нужны? А если другое – 
то они вредны!» Не предлагая столь радикальных методов борьбы с 
ВПЗРовщиной, мы все же хотим напомнить: если все книги в мире, кроме 
Писания, сгорят, душа человечества не потеряет ровным счетом ничего.

Писатель должен писать книги, а не проповеди. Претензии ВПЗРов 
учить и направлять, на наш взгляд, выглядят также, как если бы владелец 
шинка начал причащать кагором, вместо того, чтоб просто продавать 
выпивку. На это есть священники.  

В писательской деятельности отказ от мессианства требует 
серьезного усилия и более того, для многих выглядит как разрыв с традицией, 
поскольку русская литература XIX-XX вв. уверенно шла по пути мессианства. 
На этом пути были разрушены национальные религиозные и государственные 
ценности и такой путь для мета-пост-модернистов невозможен. 

Литература, как специфичное для России извращение религиозного 
сознания, должна быть поставлена на место. Подобно сорвавшейся с цепи 
бешеной собаке, она носится среди нас и кусает прохожих за пятки. Ее 
следует пристрелить – как бешеную собаку. Безжалостно и бесчувственно. 
Закопать в землю, написать надпись... И начать все сначала. В других 
декорациях, в цветах "иного пейзажа" нового десятилетия.

Русский литературный Карфаген должен быть разрушен.