Вэл Эскизов
ПАДЕНИЕ СТАРОКОНСТАНТИНОВА
И стало мне хорошо - после двух месяцев мытарств, смог я дока-
зать, что совсем уж не грош мне цена. Милостив Господь к народу
Своему - вот ведь куда забросило, а и здесь можно жить. Сказал я
им, что я врач, они мне поверили, и теперь сижу здесь, в теплом
бараке, время у меня есть, да и служба не беспокоит. На дворе мо-
роз, по Цельсию -31, день рабочий начался. Что остается делать?
Бумагу изводить. Вспомнил я одну подробность из своей жизни. Слу-
чайно вспомнил, в разговоре как-то имя упомнили, дня два назад, и
задумался я - где же я это слышать мог? Жизнь сложна, иногда и не
то забудешь. В общем, многое вдруг вспомнилось, как будто вчера
было, однако же вон сколько времени прошло! Вот и пропускай после
этого мелочи...
В общем, вот что было. Спускался я из Земли Израиля на Украину,
чтобы совсем уж время даром не потерять. Люблю я теплые края Южной
России, и подолгу там живу, вот уж где воистину обетованная земля,
не в обиду Земле Израиля будь сказано, потому что всюду может жить
человек. И пришел в город Староконстантинов, блаженной памяти, го-
ворю так потому, что уж нет его давно, и кто теперь его помнит?
Пришел, там меня спросили: куда идешь? Говорю: спускаюсь из земли
Израиля на Украину, поживу немного, да и дальше пойду. Еще спро-
сили: кто таков и откуда? Говорю: реб Шломо бен Ахав, из Земли Из-
раиля, из Бет-Лахма. Не верят. Какой, мол, говорят, может быть
рабби в Бет-Лахме. Земля Израилева-то во власти агарян. Ну, правы
они, конечно,- слукавил, тут никуда не денешься, но не все же
правду им говорить... Говорю: а коли так, то вот мое последнее
слово - откуда пришел, не помню, куда иду - не знаю, сам я никто
и звать меня никак. Обиделись. Говорят, что верят. Ну да ладно,
все-то здесь на Украине у еврея недоверие появляется. Оно понятно
- жизнь трудная, русский царь еще тут закон какой-то выпустил,
мол, жить можно только отсюда досюда. Или тогда еще не выпустил,
не помню уже. Однако жить все равно трудно было. То тут, то там
притесняют сынов Израилевых. Неспокойная жизнь на Украине, и лю-
ди все какие-то неспокойные. Так и норовят что-нибудь натворить.
Истинно говорил один рабби, что настанет время, и забудет народ
Израилев, что Бог Сам брань за него ведет. Вот тогда-то, говорил,
ясно станет, что скоро придет мститель и Мессия. Почему ясно? Бу-
дут, говорит, потомки Авраамовы всюду по своей воле жить, забудут
Закон и молитвы, забросят тфилин, начнут свинину поганую жрать -
а все из-за чего? Покажется им, что Господь высоко, храма нет, а
царей и не будет. И возьмутся действовать сами. Но, говорил, ска-
зано, что завещал Господь выбирать царей из колена Иудина. А ког-
да стали царями Хасмонеи, то ничего им не помогло - и Храм-то они
освятили, и с врагами сражались, и много было народу явлено чудес
- но где теперь Хасмонеи? Ибо Господь за бездействие карает и за
самовольство равным образом. Потому и Храм Он разрушил и рассеял
нас по лицу земли, чтобы тверже мы помнили Закон Израилев. И ни-
чего тут не поделаешь. Говорили мудрецы - жди каждый день. Вот
и я жду.
Но это я так, к слову. Короче, пришел я в Староконстантинов
и приняли меня там. И вопросов лишних больше не задавали. А надо
вам сказать, что находится Староконстантинов на австрийской гра-
нице, уж если совсем точно говорить - недалеко. Народ слоняется
туда-сюда, везде цыгане, хохлы усами улицы метут, драгунский полк
разъезжает. Чуть что - начинают контрабандистов ловить. Такое вот
любимое занятие у эдомитян в Староконстантинове. А евреи живут
себе спокойно и в чужие дела не встревают. И еще скажу, что жизнь
в городе этом была, в общем, неплохая. Если б не драгуны, таможня
да хохлы, так и вовсе был бы рай земной. Люблю я такие места, где
вроде как и шумно, а вроде и спокойно. Туть хоть никто особо не
интересуется пришлыми людьми. Идет человек, ну и пускай себе
идет, не нашего ума дело. Если б знали они, кто я такой, то, ко-
нечно, было бы в городе смятение. Но я о том, как всегда, умолчал.
Послушали меня они и успокоились. Жить у меня было на что, а по-
селился в доме одного из самых богатых людей города. Кто жил там
тогда, помнит Беньямина Залмансона. Доброй души был человек, и
называли его все просто - дядя Беня. Я его тоже так называл, хоть
я ему и в прадедушки не гожусь. Так вот, был у дяди Бени хлебный
амбар, и мануфактура тоже была, и лавка была, и знали его в Прос-
курове, и в Каменце, и по ту сторону границы, в Тарнополе, тоже
знали. Хороший был человек, благословенна его память. И жена у
него была хорошая, а звали ее Руфь. И дочери были хорошие, а как
звали, не помню. И кони были хорошие.
Так вот, бывало, сидишь, а он и спрашивает: "А что, правда,
рабби Шломо, что рабби Израэль Бешт такой удивительный был чело-
век? И ученики его, что, вправду, такие дела делали, как хасиды
говорят?". "Это, - говорю - чистая правда. Сам я не видел, но
расказывал мне человек один в Земле Израиля, что был у Бешта уче-
ник. Вырежет он из листка бумаги голубя, сложит, скажет что-то -
- готово дело, голубь полетел." Читал я тогда каббалу Исаака Лу-
рии и с дядей Беней ее обсуждал. Но и с ним иногда тоже случалось.
"Однако, - говорил - странный ты человек, рабби. Идешь куда-то,
семьи у тебя нет, имущества мало. И что тебе на месте-то не сиди-
тся? Куда тебя все несет?" Ну, я выкручиваюсь, как могу. "Семья
моя, - говорю, - в Иерусалиме, а иду я посмотреть, как живут ев-
реи в Ашкеназии и Сфараде, потому что отцу своему я это обещал."
И что тут поделаешь? Скажешь правду - не поверят. Не может этого
быть, и все тут. Ибо путь мой потаен, а конца ему не видно.
Еще был в городе извоз у Иосифа Хацкелевича, рыбная торговля
у Гилы Дорфман, шинок у Зуся Халгеровича, скупка у Мойши Каца.
Много чего было.
И был еще у Беньямина Залмансона приказчик, Мойша Бланк. Вот
про него-то и будет мой рассказ.
Как увидел я Мойшу Бланка, сразу подумал - странный он чело-
век. С утра до вечера бегает, на работников кричит, весь в муке
до корней волос. Называть себя велит на русский манер - Мойша Шму-
левич. Как я на него посмотрел, то решил - слишком уж это дея-
тельный человек, нет в нем спокойствия, чтобы выдержать изгнание.
Обязательно, думаю, склонится он к вере в бога чужого.
Немного времени прошло. Пока мы с дядей Беней читали каббалу
Исаака Лурии, случилась в хлебном амбаре кража. Украл кто-то
двадцать мешков ржи. Мойша Бланк не уследил. Ну, делать нечего.
Дядя Беня оштрафовал его на двухнедельное жалование, и страшно
Мойша обиделся. Ходил злой, понурый, все замышлял что-то. Дядя
Беня на это и не посмотрел. А зря. В общем, так было дело.
Был в Староконстантинове околоточный надзиратель, как звали,
не помню, а фамилия у него была Огурцов. Огурцы соленые любил -
просто жуть! Так и шастает по еврейскому кварталу. Мы за ним это
заметили, и стали все евреи в Староконстантинове огурцы солить.
Чуть что - придет околоточный, во все бочки залезет по самый ло-
коть, а огурцы обязательно найдет. Найдет, набьет полные карманы,
в фуражку положит, а сколько сможет - в рот запихнет. Как сейчас
вижу - стоит передо мной околоточный, весь в рассоле, во рту огу-
рец, и говорит: "Ничего, Сруль, мацой перебьешься. Огурцы - это
уж мой хлеб. Люблю я их, мерзавцев. И что тут поделаешь? А тебе
они ни к чему." Ну, все и привыкли околоточного огурцами угощать.
Но он такая прорва оказался, что, наверное, вся Галиция вскорости
осталась бы без огурцов. К тому ж каждый раз их у хохлов покупать
- это разориться можно. Поэтому завели мы маленькие бочонки и
стали их нарочно прятать. Но он все равно по запаху находил. И стало ему
это нравиться, вроде как следствие ведет. Придет, все понюхает -
и будь здоров, опять весь в рассоле. А вообще-то, правду сказать,
не так уж он были плох до того дня, как Мойша Бланк обиделся на
весь белый свет. Лишнего не с кого не брал. Можно сказать, одними
огурцами от него отделывались. Тихо было и спокойно.
И вот однажды вижу я из окна - стоит околоточный, во рту у
него огурец, и в обеих руках по огурцу, а рядом Мойша Бланк, и весь
в муке. И что-то они там живо обсуждают. А потом пошли к Мойше и
долго околоточный оттуда не выходил. Вышел вечером, пьяный, как
распоследний босяк. И ушел. А на другой день, к вечеру, узнаю -
подал Мойша Бланк в суд на Беньямина Залмансона. Мол, тот ему
долги не отдает. В общем, так оно и было. Складывались они, чтобы
хлеб скупать осенью, а дядя Беня деньги задержал. Разозлился Зал-
мансон и говорит: "Вот ведь какая свинья этот Мойша! Ведь этак-то
он меня совсем разорит. С русским судом только свяжись - тут тебе
и крышка." Я говорю: "Пойду-ка я с ним побеседую." И пошел.
Прихожу. Принял меня Мойша Бланк, слушал, слушал, а потом и
говорит: "Ох и не везет нам на рабби. Вечно-то они несут всякую
чушь. И как это вам не стыдно заставлять человека поступать так,
как он не желает?" Я говорю: "А другие-то как же? Другие-то ведь
живут, и ничего. Никто не жалуется. В суд не идет к поганым сви-
ноедам. Вы-то что, лучше других, что-ли?" Он говорит: "Мне на
этих ваших других начихать. Они всю жизнь проживут в чесноке меж-
ду тараканами. А я хочу мир посмотреть и жить по людски". Тут уж
я удивился и говорю: "Чем же вам жизнь-то наша не нравится? У
идолопоклонников, что ли, лучше живут?" Он говорит: "А то хуже,
что ли? У них все есть и все еще будет, а мы как застряли в своих
кагалах, так и стоим. Вон, во Львове железную дорогу строят поля-
ки. Вот где работа и доход". Я подумал и отвечаю: "Ничего, Мойша,
пройдет немного времени и мы эту дорогу купим. Он разозлился и
говорит: "Пока вы дорогу купите, гои уже по небу летать начнут. И
вообще... Ну купите вы дорогу. И что же там будет через десять
лет? А будет там сплошной чеснок и сплошные тараканы. Да хасиды в
вагонах будут бородами трясти. А у гоев все будет чисто. Был я в
Варшаве, был в Одессе - и везде евреи грязно живут." Я говорю:
"Так это потому, что изгнание и пленение - одно и то же. Стоят
над нами языческие цари, которые нас притесняют." Мойша прямо
весь покраснел: "Да причем здесь языческие цари! Везде вы плохо
живете! И в Австрии, и в Германии. И в Румынии я был, там из на-
шего брата только что салат не делают, а он все сидит и бородой
трясет. Всякий народ живет так, как он заслужил. И нечего на ца-
рей языческих валить." Тут и я разозлился: "А ты, что же, не на-
род? Ты-то кто? От яблони, значит, укатился? И как тебе не стыдно
такие гадости-то говорить? Ты же к народу Божьему принадлежишь, к
царям мира сего, а такие вещи заявляешь!" Он как заорет: "Ох и
идиот же вы, рабби! Царственный народ должен побеждать и всех
вокруг попирать кованым сапогом. Вот как русский царь. Или авс-
трийский. А у нас только и есть, что царственный чеснок и царс-
твенные тараканы. Да вот еще - зуя и нетопыря не ешь! И еще суб-
бота. В Брест-Литовске ярмарка по субботам, деньги уплывают, а я
с какой-то радости должен дома сидеть и свечи изводить. А свеча
две копейки стоит. Один расход. И нечего мне писанием в нос ты-
кать, как вы это любите. Бог человека вначале одного сотворил.
Чтобы человек понимал, что жить надо для себя и в одиночку. А то
каждый день - народ Израилев, народ Израилев. Скоро сдохнете от
скуки. А я жить хочу по-людски, и мне все это ваше скотское заве-
дение надоело." Стало мне все ясно: вижу, увлекся человек блеском
идолов эдомских. И ничего тут не поделаешь. Остается его прог-
нать, чтоб Израиля с пути не сбил. Прихожу я к дяде Бене и говорю:
мол, ничего сделать нельзя, отпадает человек от Израиля.
Вечером смотрим - опять пришел к Мойше околоточный и опять
напился. И на другой день. И на третий. А на четвертый пошли Мой-
ша и Залмансон в суд. И я тоже пошел.
Недолгий был суд. Адвокат говорит: "А не передать ли это де-
ло самим жидам, пусть они у себя рассудят?" Обвинение выступило
насчет свободы личности, а присяжные были одни бестолковые хохлы.
И присудили Залмансону вернуть долг с процентами и судебные из-
держки заплатить. Разозлился дядя Беня, но делать нечего. Упла-
тил. Мойша уволился. Не прошло и недели, слышим: подал он в суд
на Иосифа Хацкелевича. Тот тоже ему должен оказался. И что вы ду-
маете? И этот процесс он выиграл. И подал в суд на Зуся Халгеро-
вича. И опять победил.
Ходит Мойша по кварталу, задравши нос, и ни с кем не здоро-
вается. Глядя на него, и другие начали подумывать: а не
склониться ли к вере в бога чужого? Вон ведь оно как прибыльно.
Тут еще вдобавок разболтал Бланк околоточному, кто из Австрии
контрабанду возит. Устроили засаду, поймали двоих наших, в скупке
Мойши Каца обыск устроили и увезли его в тюрьму, в Проскуров.
Околоточный повышение получил. А Бланк ходит себе и радуется. Я,
говорит, скоро с губернатором за одним столом есть буду, а вы всю
жизнь бородами протрясете. И решил тогда народ собрать суд и Мой-
шу Бланка отлучить.
Что там на суде было, я уж не знал. В день суда решил я идти
дальше, в Австрию. Попрощался с дядей Беней, собрал скарб, связал
кушак и пошел. Да только не прошло и суток, как догнали меня два
казака, посмотрели в лицо и говорят хором: "Он!" Схватили, и тут
же я оказался в проскуровской тюрьме.
Посадили меня в камеру с тремя хохлами. Скука там была невы-
носимая. Сидят три хохла, которые у пана овес пожгли, и разговари-
вают.
"Вот у меня - говорит один хохол, - был полный мешок риса. И
что ж вы думаете? Решила жена рисовой каши сварить. Пошла в пог-
реб, открыла мешок, а там полным-полно червей. Так и выбросили
все, цыплятам скормили."
"Это еще что - другой говорит, - вот у меня был мешок овсян-
ки, так там бабочки какие-то завелись. И пришлось его сжечь, что-
бы они заразу не распространяли."
"Это все мелочи - говорит третий, - я вот как-то сыра целую
голову сделал и положил ее в погреб доходить. Прихожу через два
дня, а в ней мыши живут. Пришлось собакам отдать, но и они жрать
не стали. Вот ведь горе какое!"
И так целый день. Ужас просто. Скучал я, скучал, но наконец
вызвали меня и допросили. Из допроса я ровным счетом ничего не
понял. Спрашивали, когда я из Староконстантинова ушел. Я ответил.
Потом следователь говорит: "А знаешь ли ты, жид, что город Старо-
константинов-то уже два дня, как сгорел?" Я чуть не упал с казен-
ного стула. "Это как же, - говорю, - так?" "А вот так - отвечает
следователь - Все сгорело." И начинает по протоколу перечислять.
Выяснилось, что пожар много бед наделал. Конюшни у Иосифа Хацке-
левича сгорели. Склады с рыбой у Гилы Дорфман сгорели. Шинок у
Зуся Халгеровича сгорел. Скупка арестованного Каца со всеми веща-
ми сгорела. И контора дяди Бени тоже сгорела. Слава Богу, не по-
гиб никто. А Бланк куда-то пропал. Собрались на другой день ев-
реи, посовещались и решили, что сжег Староконстантинов не кто
иной, как Мойша Шмулевич Бланк. И прокляли его навсегда.
Так пал город Староконстантинов, и был в бездну низвергнут,
а что с ним было дальше - не знаю. Сказал пророк Исайя: "и завла-
деют ею пеликан и еж." Так и с землей, которую повергает в нечис-
тоту грех отступника...
А меня тут же отпустили. И вместо того, чтобы идти в Авс-
трию, решил я направиться в Одессу. Думаю - поживу в большом го-
роде, посмотрю на людей и обычаи. Пришел на станцию, ямщика
взять, и вижу - сидит сам Мойша Бланк, разодетый, как судебный
исполнитель, и жена его с детьми тут же.
"Ну что, - говорю, - Мойша, не стыдно тебе после суда-то лю-
дям в глаза смотреть?" А он отвечает: "Это им должно быть стыдно.
Как заладили: "Если Мойша родился в январе, будь он проклят...
Если Мойша родился в феврале, будь он проклят..." Как будто труд-
но было спросить, в каком месяце я родился. Дурачье!" Я говорю:
"А город-то тебе не стыдно было поджигать?" Он отвечает: "А я
здесь причем? Это, наверное, какой-то идиот тараканов свечкой
жег. Или чеснок под столом с огнем искал. Ему и спасибо скажи-
те." Тут уж я и слов не нашел никаких. А Мойша с семьей погрузил-
ся в тарантас и поехал в сторону Киева. И больше я его не видел.
Говорят, жить он стал хорошо. Денег ему надолго хватило - и детей
выучить в университетах, и внуков. И, как вчера мне сказали, и на
русскую революцию еще осталось.
Вот как в жизни бывает. Говорили мудрецы - любая мелочь важ-
на. Чуть что забыл - мир рушится. Зря я тогда Мойшу Бланка не
уломал со мной в Одессу поехать, может, теперь здесь и не сидел
бы. Да и я ли один такой? Сколько народу загнали на север по об-
винению в космополитизме! А все из-за такой мелочи. Вот кончается
рабочий день, арестанты в бараки потянулись, пора и мне закан-
чивать, а то я уж вас всех утомил. И что дальше будет, мне неве-
домо. А записал я эту историю в лето от сотворения мира пять ты-
сяч семьсот одиннадцатое, по эдомитянскому календарю от рождения
Иешуа бен Пантиры тысяча девятьсот пятьдесят первое, в тысяча де-
вятьсот восемнадцатый год моего путешествия.
8-10 июля 1992 г.
